по темам
по авторам
кто сказал? - авторы "крылатых фраз"


    Афоризмы и цитаты    

    ИНФОрмация    

    ЧАВОчки    

    новости    

    архив    

    карта    

    ссылки    


проекты
Russian Fox


МИФОлогия

Все о лИсах

Портфолио дизайнера


© 1999 - 2011
дизайн - 2000
Elena Lavrenova
Russian Fox






цитаты, пословицы, изречения
Афоризмы



 на 05.08.2006 цитат 12539 тем 296 авторов 890

из фильмов
из книг

для детей и не только



Авторы афоризмов и цитат по алфавиту - Все авторы по алфавиту ** Биографии
А * Б * В * Г * Д * Е * Ж * З * И * К * Л * М * Н * О * П * Р * С * Т * У * Ф * Х * Ц * Ч * Ш Щ * Э * Ю * Я

Авторы афоризмов и цитат по странам - Все авторы по странам ** Азия ** Америка **
Англия ** Германия ** Греция и Рим ** Европа ** Испания ** Италия ** Россия ** Франция
Народная мудрость - Пословицы и поговорки народов мира

Колчак Александр Васильевич (1874 - 1920)
Русский адмирал.

Афоризмы, цитаты - лист 1 (2)
Биография Александра Васильевича Колчака >>

Цитаты из писем А.В. Колчака к А.В. Тимиревой *)
февраль 1917 - март 1918 **)

*) Анна Васильевна Тимирева (1893-1975) -
урожденная Сафонова, во втором замужестве Книпер. Родилась в Кисловодске. В 1906 семья переехала в Петербург, где в 1911 Анна Васильевна окончила гимназию княгини Оболенской. Свободно владела французским и немецким. В 1918-1919 в Омске была переводчицей Отдела печати при Управлении делами Совета министров и Верховного правителя; работала в мастерской по шитью белья и на раздаче пищи больным и раненым воинам. В 1911-1918 замужем за С.Н Тимиревым; с 1922 - замужем за В.К. Книпером. Самоарестовалась вместе с Колчаком в январе 1920. Освобождена в том же году по октябрьской амнистии, в мае 1921 вновь арестована; находилась в тюрьмах Иркутска и Новониколаевска. Освобождена летом 1922 в Москве из Бутырской тюрьмы. В 1925 арестована и выслана из Москвы на три года. В апреле 1935 арестована в четвертый раз, в мае осуждена на пять лет лагерей (через три месяца заменены ограничением проживания: "минус 15" на три года). 25 марта 1938, за несколько дней до окончания срока "минуса", арестована в Малоярославце и в апреле 1939 осуждена по прежней статье на восемь лет лагерей. После освобождения жила за 100-м километром от Москвы. 21 декабря 1949 арестована без предъявления нового обвинения. Десять месяцев провела в тюрьме Ярославля и в октябре 1950 отправлена этапом в Енисейск до особого распоряжения; ссылка снята в 1954. Затем в "минусе" до 1960. В промежутках между арестами работала библиотекарем, архивариусом, дошкольным воспитателем, чертежником, ретушером, картографом (Москва), членом артели вышивальщиц (Таруса), инструктором по росписи игрушек (Завидово), маляром (в енисейской ссылке), бутафором и художником в театре (Рыбинск); подолгу оставалась безработной или перебивалась случайными заработками. В 1956 получила ответ прокурора о гибели и реабилитации сына (В.С. Тимирева). Реабилитирована в марте 1960. Умерла 31 января 1975.
А.В. Колчак был старше Анны Васильевны на девятнадцать лет; к моменту их знакомства он уже плавал в водах четырех океанов и двадцати морей, объехал (первый раз) вокруг Земли, выпустил две книги, заслужил ряд русских и иностранных орденов. C момента знакомства А.В. Тимиревой с А.В. Колчаком до минуты ареста прошло пять лет. Бoльшую часть этого времени они жили порознь (у каждого - своя семья), месяцами не виделись. Письма писались часто, иногда без перерыва день за днем. Случайно уцелели в основном черновики. Рядом они пробыли менее двух лет: с лета 1918 по январь 1920. После гибели Колчака Анна Васильевна провела в тюрьмах, лагерях, ссылках и "минусах" в общей сложности около тридцати лет. Умерла на восемьдесят втором году жизни, оставив тонкую стопку исписанных тетрадок и листков: фрагменты воспоминаний, стихи. (Ф.Ф. Перченок, "О нем, о ней, о них"; из книги "Милая, обожаемая моя Анна Васильевна...")

Одного приказания играть симфонии Бетховена иногда бывает недостаточно, чтобы их играли хорошо.
(февраль 1917)

Ужасное состояние - приказывать, не располагая реальной силой обеспечить выполнение приказания, кроме собственного авторитета.
(11 марта 1917)

Никогда я не чувствовал себя таким одиноким, предоставленным самому себе, как в те часы, когда я сознавал, что за мной нет нужной реальной силы, кроме совершенно условного личного влияния на отдельных людей и массы; а последние, охваченные революционным экстазом, находились в состоянии какой-то истерии с инстинктивным стремлением к разрушению, заложенным в основание духовной сущности каждого человека. Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой, как дешевы ее восторги, как жалки лавры ее руководителей, и я не изменил себе и не пошел за ними. Я не создан быть демагогом - хотя легко бы мог им сделаться, - я солдат, привыкший получать и отдавать приказания без тени политики, а это возможно лишь в отношении массы организованной и приведенной в механическое состояние. Десять дней я занимался политикой и чувствую глубокое к ней отвращение, ибо моя политика - повеление власти, которая может повелевать мною. Но ее не было в эти дни, и мне пришлось заниматься политикой и руководить дезорганизованной истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии.
(11 марта 1917)

Подлодки и аэропланы портят всю поэзию войны; я читал сегодня историю англо-голландских войн - какое очарование была тогда война на море. Неприятельские флоты держались сутками в виду один у другого, прежде чем вступали в бои, продолжавшиеся 2-3 суток с перерывами для отдыха и исправления повреждений. Хорошо было тогда. А теперь: стрелять приходится во что-то невидимое, такая же невидимая подлодка при первой оплошности взорвет корабль, сама зачастую не видя и не зная результатов, летает какая-то гадость, в которую почти невозможно попасть. Ничего для души нет. [...] Современная морская война сводится к какому-то сплошному беспокойству и предусмотрительности, так как противники ловят друг друга на внезапности, неожиданности и т.п. Я лично стараюсь принять все меры предупреждения случайностей и дальше отношусь уже по возможности с равнодушием. Чего не можешь сделать, все равно не сделаешь.
(13 марта 1917)

Ведение войны вместе с внутренней политикой и согласование этих двух взаимно исключающих друг друга задач является каким-то чудовищным компромиссом. Последнее противно моей природе. А внутренняя политика растет, как снежный ком, и явно поглощает войну. Это общее печальное явление лежит в глубоко невоенном характере масс, пропитанных отвлеченными, безжизненными идеями социальных учений (но в каком виде и каких!) Отцы социализма, я думаю, давно уже перевернулись в гробах при виде практического применения их учений в нашей жизни. На почве дикости и полуграмотности плоды получились поистине изумительные. Все говорят о войне, а думают и желают все бросить, уйти к себе и заняться использованием создавшегося положения в своих целях и выгодах - вот настроение масс.
(1 апреля 1917)

Из Петрограда я вывез две сомнительные ценности: твердое убеждение в неизбежности государственной катастрофы со слабой верой в какое-то чудо, которое могло бы ее предотвратить, и нравственную пустоту. Я, кажется, никогда так не уставал, как за свое пребывание в Петрограде.
(после 21 апреля - времени отъезда Колчака из Петрограда)

Одновременно я потерял все, что для меня являлось целью большой работы и, скажу, даже большей частью содержания и смысла жизни. Это хуже, чем проигранное сражение, это хуже даже проигранной кампании, ибо там все-таки остается хоть радость сопротивления и борьбы, а здесь только сознание бессилия перед стихийной глупостью, невежеством и моральным разложением.
(9 мая 1917)

Многие люди делают их бессознательно и потом сожалеют о сделанном, я обыкновенно делаю глупости совершенно сознательно и почти никогда об этом не сожалею.
(20 мая 1917)

Глубокоуважаемая Анна Васильевна. [...] Я до такой степени измучился за время после своего возвращения из Петрограда, что совершенно утратил способность говорить и писать Вам. [...] В Петрограде, в день отъезда моего, на последнем заседании Совета министров в присутствии Главнокомандующего генерала Алексеева окончательно рухнули все мои планы, вся подготовка, вся огромная работа, закончить которую я хотел с мыслью о Вас, результаты которой я мечтал положить к ногам Вашим (речь идет о вынужденном отказе от проведения десантной операции по захвату Босфора и Константинополя). "У меня нет части, которую я мог бы Вам дать для выполнения операции, которая является самой трудной в Вашем деле" - вот было последнее решение Главнокомандующего. Только Милюков, совершенно измученный бессонной неделей и невероятной работой, понял, по-видимому, что для меня этот вопрос имел некое значение, большее, чем очередная государственная задача, и он подошел ко мне, когда я стоял, переживая сознание внутренней катастрофы, и молча пожал мне руку. Накануне я был у Вас, но я не имел возможности сказать Вам хоть несколько слов, что я ожидаю и какое значение имеет для меня следующий день. Я вернулся от Вас и, придя к себе, не лег спать, а просидел до утра, пересматривая документы для утреннего заседания, слушая бессмысленные "ура" и шум толпы перед Мариинским дворцом и думая о Вас. И в это ужасное утро я, не знаю почему, понял или вообразил, что Вы окончательно отвернулись и ушли из моей жизни. Вот с какими мыслями и чувствами я пришел проститься с Вами. Если бы Вы могли бы уделить мне пять минут, во время которых я просто сказал бы Вам, что я думаю и что переживаю, и Вы ответили бы мне - хоть: "Вы ошибаетесь, то, что Вы думаете, - это неверно, я жалею Вас, но я не ставлю в вину Вам крушение Ваших планов", - я уехал бы с прежним обожанием и верой в Вас, Анна Васильевна. Но случилось так, что это было невозможно. Ведь только от Вас, и ни от кого больше, мне не надо было в эти минуты отчаяния и горя - помощи, которую бы Вы могли мне оказать двумя-тремя словами. [...] Вы в первом письме писали мне, что у Вас была мысль приехать повидать меня на вокзале. Я ведь ждал Вас, не знаю почему, мне казалось, что Вы сжалитесь надо мной, ждал до последнего звонка. Отчего этого не случилось? - я не испытывал бы и не переживал бы такого горя. И вот Вы говорите, что я грубо и жестоко отвернулся от Вас в этот день. Да я сам переживал гораздо худшее, видя, может быть неправильно, что я после гибели своих планов и военных задач Вам более не нужен. Я бесконечно виноват перед Вами, но Вы ведь знали, что я так высоко ставил Вас, Анну Васильевну, которую я называл и называю своим божеством, которой поклонялся в буквальном смысле слова, дороже которой у меня не было и нет ничего, что я не мог допустить мысли, чтобы я оказался бы в своих глазах ее недостойным. [...] я вообразил, что Вы отвернулись от меня. Я справился немедленно, как вступил на палубу корабля, со своим отчаянием в военном деле. В часы горя и отчаяния я не привык падать духом - я только делаюсь действительно жестоким и бессердечным, но эти слова к Вам не могут быть применимы. Я работал очень много за это время, стараясь найти в работе забвение, и мне удалось многое до сих пор выполнить и в оперативном и политическом смысле. И до сего дня мне удалось в течение 3-х месяцев удержать флот от позорного развала и создать ему имя части, сохранившей известную дисциплину и организацию. Сегодня на флоте создалась анархия, и я вторично обратился к правительству с указанием на необходимость моей смены¹). За 11 месяцев моего командования я выполнил главную задачу - я осуществил полное господство на море, ликвидировав деятельность даже неприятельских подлодок. Но больше я не хочу думать о флоте. Только о Вас, Анна Васильевна, мое божество, мое счастье, моя бесконечно дорогая и любимая, я хочу думать о Вас, как это делал каждую минуту своего командования. Я не знаю, что будет через час, но я буду, пока существую, думать о моей звезде, о луче света и тепла - о Вас, Анна Васильевна.
(6 июня 1917)
¹) С середины мая на Черноморском флоте усилились антиофицерские настроения и нежелание участвовать в опасных боевых операциях, был выбран новый Севастопольский Совет с преобладанием солдат гарнизона, начались самовольные аресты, низко упала производительность труда портовых рабочих. Как отметил несколько позже Колчак в своей беседе для печати ("Утро России", 11 июня 1917), сначала флот лишился трехсот человек "самых благоразумных, честных и владеющих ораторскими способностями" [отношения Колчака с первым составом Севастопольского Совета складывались благоприятно, матросские организации не противопоставляли себя Колчаку и доверяли ему; команды 28 крупнейших кораблей Черноморского флота выделили черноморскую делегацию, выросшую вскоре до 300 с лишним человек, и она в мае выехала в Петроград, на фронт и Балтфлот для агитации за сохранение дисциплины и продолжение войны; на митинге 25 апреля, который непосредственно предшествовал образованию делегации, Колчак информировал собравшихся об идущем развале флота и общем военно-политическом положении, высказал мысль о том, что Черноморский флот, если он оставит партийные споры и не допустит разрыва между матросами и офицерами, сможет спасти родину; его речь присутствующие встретили овацией и вынесли Колчака к автомобилю на руках; делегаты Черноморского флота вели агитацию на фронте не только речами, но и личным примером в боевой обстановке; многие из них погибли в боях], а около 1 июня на съезд Советов рабочих и солдатских депутатов вновь уехали "лучшие силы черноморцев". Как раз в это время, 27 мая, на Черноморский флот прибыли "депутаты Балтфлота", представлявшие "Кронштадтскую республику", Гельсингфорс и т.д. "Вид у них был разбойничий - с лохматыми волосами, фуражками набекрень, - все они почему-то носили темные очки" (М.И. Смирнов); поселились они в хороших гостиницах и тратили много денег. В те же дни приехали и направленные из центра большевики. "Севастополь должен стать Кронштадтом Юга", - напутствовал Я.М. Свердлов. Начались неподконтрольные севастопольским властям митинги, на которых заявлялось, что Черноморский флот ничего для революции не сделал, что Колчак - крупный землевладелец Юга, лично заинтересованный в захвате проливов (на самом деле недвижимости не имели ни Колчак, ни его жена), что офицеры Черноморского флота готовят контрреволюционный заговор и т.д. Офицеров стали вытеснять из судовых комитетов, получила распространение большевистская литература, ЦВИК потерял прежнее свое влияние. В этих условиях Колчак и поднял вновь вопрос о своей отставке.

__________

**) "Милая, обожаемая моя Анна Васильевна...". Москва-1996. Издательская группа "Прогресс", "Традиция", "Русский путь"




Рейтинг@Mail.ru